Cначала нужно ранить раковину, чтобы она стала жемчужиной, и тот, кто сделал тебе больно когда-то, не знает, что сделав это он превратил тебя в шедевр».

Колористическая растительность Милутина Обрадовича

Милутин Обрадович, прежде всего, художник захватывающего изобразительного самовыражения. Его полотна в своей природе несут в себе что-то существенное, страстное, изверженное, взрывное, это взрывной характер, который полностью повернулся к изначальной энергии жизни. Он чувствует природу с открытыми чувствами. Это фатальная сила, драматично сжатая в небольшом пространстве. При первом знакомстве с этими работами единственное, что вы чувствуете, – это то, что вы столкнулись с колористическим взрывом, который напал на вас, взял и охватил вас в данный момент. Они заставят вам чувствовать себя полностью побежденным и немного слабым, чтобы взять на себя такую цветную силу. Техника сложна, художественные знания богаты и проверены опытом. Этот художник обладает интеллектуальной яркостью и интелектуальным умом. Он понимает мир, но также у него есть и смелостью устремиться в самые глубокие водовороты жизни.

Размышлять только о технике, о ремесле, о виртуозности живописи означало бы всё, кроме догадаться сути. Наступает момент, когда ни рациональность, ни слова больше не имеют силы перевести формы изобразительного языка, потому что они являются прежде всего психологическими, и визуальными явлениями. Ни одно достоверное заключение не может быть достигнуто без смысла и эмоционального восприятия его полотен. В названиях и содержании работы, таких как «Возвращенная любовь», «Встреча – такой же мальчик, как и я», «Где мы забыли свои половины», «Раскаяния внимательно слушают», «Для меня только обманы верные», « Жёлтые любови красного цвета », « И у меня нет обычных желаний, и у меня нет обычных грехов » и т. д. Понятно, что эмоция является основной силой этих картин. Художник рисует в себе драматический, сильный, звучащий мир цветов. Иногда кажется, что вся проблема его бытия является извлечение раскаленного внутреннего ядра из себя. Это целый арсенал различных эмоциональных состояний. Художник умело находит средства и соответствующий художественный язык радости, горя, меланхолии и успешно сопоставляет их с тем, что он чувствует в данный момент. Цвет, безусловно, является главной силой. Цвет освободил природу и расчистил ему путь к этому необузданному темпераменту. Это цветной огонь, который в ситуациях повышенной эмоциональной напряженности должен быть размытым в личной расправе с картиной. Цвета звучные и заметные, зрелые и освещеные. Это цвета личных и инстинктивных состояний. Такая яркая растительность могла вырасти только из хорошо пропитанного холста. Художник постоянно опьянен цветом. Каждый тон приправлен и подчеркнут. Цвет свободно движется на картине, он возникает и исчезает, он рождается и умирает, прыгает и тонет под землёй, он стимулирует ритм и выражение, решает и вызывает конфликты. Кажется, что Обрадович пишет картины в сорок градусов, в полдень. Это живопись перезрелых, августовских цветов, которые держат этот живописный организм в состоянии напряжения и перегрузки. Это цвета созревания, сломанных плодов, интенсивного излучения, тепловых изменений. Это цвета уходящего лета и ранней осени, эти свежие цвета заставляют вас глубоко вздохнуть.

Но мы задаём себе вопрос, что скрывается за этим импульсом, который в невыносимом развитии сопровождается яркими эмоциями. Под этой закрученной массой красок, под эпидермисом картины, плотной материей, находится область личного, чувствительного, близкого признания. Несмотря на то, что вдохновляющий художнтк пишет картины легко, этот красочный рельеф содержит в себе сложные пути. За этой крепкой формой скрывается дискретная личная поэзия. За этой крепкой формой скрыта сдержанная личная поэзия: бесчисленные цветные холмы, перевернутые, неровные, полные сухожилий и трещин, которые позволяют увидеть тайны, скрывающие совершенно другую природу этого художника. Все эти красные, зелёные и жёлтые цвета путешествуют в нижний невидимый мир, в котором они появились. Все, что происходит на поверхности холста, подается в подземные воды.

Эту необузданную цветную массу, которая пытается убежать, художник усмиряет длинными нервными линиями. Его линии не останавливаются. Они длинные, нервные, настойчивые, завоевательные, решительные и смелые, точные и подвижные, они являются электрокардиограммой картин. Это отпечатки тех же самых линий жизни на его ладони. Эта сеть как скелет, который держит массивное тело изображения. Рисунок является гибким, точным и показывает уверенность. Голова лошади является доминирующим, неизбежным мотивом на всех картинах Обрадовича. Здесь он рассказывает нам другую версию истории. Это не парадная лошадь, сила которой заключается в скорости, подчеркнутой массивности и гемоглобине. Это молчаливый герой, скромный, несколько застенчивый, отсутствующий, нагнувшийся под грузом колористических явлений. Его сила заключается в скромной сдержанной мудрости и в спокойном дыхании. Глаза его умные, полные страданий – большие, бесконечные византийские глаза. У него лёгкая, тихая и неизвестная походка, но всегда было известно, что в тишине мы слышим тишайшие звуки и, что только в одиночестве мы ищем и познаём невидимое и существенное в себе. Эта голова является автопортретом самого художника Обрадовича, в отсутствии общества, в тишине какой-то белой, пустой метафизической комнаты, где окна выходят на морской горизонт, горизонт подводного одиночества.. Голова лошади является маской художника, потому что художник знает, что только под масками и слезами можно повзрослеть и достичь полноты под страданием и болью. Это отражение Милутина как мужчины и Милутина как мальчика .

Во всех этих живых событиях лошадь стоит одна. Она изолированная. Он думает сам и слышит, как будто ему очень нужно высказать свои мысли и переживания, и рассказать об этом себе.

Во всей сценографии появляется детство. Все эти мечты и желания появились в городе Биело-Поле, в котором родился художник. Краски успели выбросить на поверхность всё то, что давным давно утонуло в художнике. Его картины высвобождают воспоминания. Нет необходимости говорить, насколько важны раннее детство и эмоциональные переживания, приобретенные в этот период. Эти содержания превратились в воспоминания. Они стали источником творческого вдохновения. Верность художника к своей Родине и детству незыблема. Он все еще смотрит на мир глазами ребёнка. Его сюрреализм – особенный, без заимствования чужих мыслей, создан только в воображении и в воспоминаниях о высоких стройных колоколах, о необычных крылатых существах из детских снов, о кусочках белых берегов, о вытянутых тенях летних каникул, о разбитых окнах старого дома, об том, как пахла одежда, которую носил в детстве. Картины Обрадовича несут романтическое качество и орнамент, характерный для восточных ковров, они напоминают красочный молитвенник, на котором стоит на коленях Солнце. Этот больше не существующий идиллический мир, в котором он родился и вырос, рушится под влиянием новых времён. Видения, усыпанные настойчивой и непреодолимой жаждой прошлого, желают отменить реальную жизнь, которая часто является равнодушной и холодной. Хотя на первый взгляд может показаться, что в этих картинах живут мысли детей и запутанная атмосфера без четкого порядка, всё же во всём этом очень много смысла. Всё очень важно и все сохраняется. Происхождение этого искусства следует искать в двойственной природе художника. Милутин Обрадович в своей жизни и на полотне ведет ускоренную жизнь. Его картины не отражают время в их формировании, как будто они были созданы в момент, который длился как импульс. Милутин – человек страсти, ярких слов и cильного характера. Он смотрит на мир из кипящего состояния материи. С портретом лошади он рассказвает о чём-то другом, о далекой, застенчивой, об одинокой, о недоступной стороне его личности, запертой в сокровищах его светящихся глаз. Живопись для художника Обрадовича – это не профессия, а это одержимость, поэзия и самое искреннее признание. Ведь он рисует не для того, чтобы творить, а для того чтобы выжить как человек.

МАЛЕНЬКАЯ МЕДИТАЦИЯ ПЕРЕД СНОВИДЕНИЕМ МИЛУТИНА ОБРАДОВИЧА

(не наклонно, не сбоку, а прямо, прямо в глаза)

Представь себе, что ты вошёл в мир, в котором единственное что тебе нужно – это ты, такой какой ты есть. Мир, в котором нет эстетической дистанции между тем, кто его видит, и между тем, кто его знает. С одной стороны, ты – переоцененный человек разумный (Хомо сапиенс), нарциссический человек разумный и экспансионистский хомо технолог. С другой стороны , это пространство, в котором у тебя всё меньше и меньше смелости, чтобы сделать первый шаг. Не потому, что ты не знаешь значения этого шага в пространстве эстетического изобилия, а потому, что ты не уверен, можешь ли ты вернуться как человек, который вошёл: переоцененный, неуверенный и тщеславный. Если ты не вернёшься такими, стороне, с которой ты пришёл ты больше не будешь нужен. Так много о дилемме читателя-наблюдателя. Художественное творчество Милутина Обрадовича не нуждается в самоутверждении через деконструктивное отступление от всех тех маленьких и больших истин о мире и о человеке, которые переполняют эту неоднородную ( и еще более и более разнородную) постструктуралистскую среду. Это прежде всего совершенно новая матрица, которая заново строит совершенно новую виталистическую идею, на которой должно строиться (снова) всё, что переоценка, нарциссизм и экспансионизм разрушили. Этот мир в творчестве Милутина Обрадовича не имеет ни образа философско-национального уравнивания с остальным известным миром, ни отвратительного мунчизма после осознания того, что человек является волком для своего собратья. Его работа сочетает в себе историческое повествование, как вертикальное, так и горизонтальное, с совершенно тонким поэтическим представлением о человеке как существе, которое в первую очередь любит играть.

Его лошадь не является дистиллятом психосоциального волнения атомной эры; это не катарсическая версия Атласа Вемика, которая держит мир на своих эпикмических плечах, ни дегазианский остаток импрессионистских символов. Лошадь Обрадовича символизирует новое божество, живущее в чувстве ребёнка, который прекрасно и наивно наблюдает за тем, что осталось от мира, с широко открытыми глазами. И этого осталось достаточно, чтобы начать все сначала, по-другому, а если не разумно, то хотя бы красивее. Лошадь Обрадовича никогда не будет нести невесту, сопровождаемую ружьями пьяных двоюродных братьев, он никогда не будет ходить среди тел погибших и раненых, а также не будет носить флаг того, кто яростно зовет царя и отечество , Эта лошадь, ребенок, dijete, dete, или dite*, будет только наблюдать своим большим, ясным, пробужденным глазом за тем, что осталось от мира. Поэтому в мире холстов он никогда не бывает одиноким. Он никогда не ограничивается выразительностью портрета, но всегда является наиболее открытой частью плана, созданного из деталей, которые находятся сзади. И, возможно, сзади, есть воспоминания, возможно, надежды, возможно, даже любовь, которую автор принципиально ставит на вершину своей шкалы ценностей. Есть ещё одна характеристика символического потенциала мотива лошади в творчестве Милутина Обрадовича. Мотив- определённый таким образом, не имеет явного значения пола: он не является ни мужчиной, ни женщиной. Это означает, что он не имеет чёткого определения личности, основанного на активистских принципах Эроса или Танатоса. Эта сущность формирует себя глазами читателя-наблюдателя, который не может ничего сделать. Единственное, что он может делать – надеяться, что существует пространство, в которое он может вступить.

* Слово ребёнок на трёх разных диалектах, на которых говорят на Балканах

Мистическая привлекательность картин Милутин Обрадович

«Представь себе, что ты вошёл в мир, в котором  единственное что тебе нужно – это ты, такой какаой ты есть. Мир, который уничтожает эстетической дистанции между тем, кто его видит, и между тем, кто его знает ».

«С другой стороны, , это пространство, в котором у тебя всё меньше и меньше смелости, чтобы сделать шаг».

Да, это вечная подсознательная легенда о Букефале,  коне Александра Карановича – Да, это вечная подсознательная легенда о Букефале, о коне Александра Карановича – Македонского. Лошадь из этого мира, которая несёт всадника во сне и приводит к осуществлению мечты. Я действительно восхищаюсь твоим картинкам, которые не являются картинками, а молитвами. Да, я смотрю на них прямо сейчас. Всё это очень хорошо тематически и красочно сбалансировано. Ты созрел и достиг вершины. Самый лучший. Нет ничего лучше.

Я должен быть честным, я не могу объяснить это по-другому, но я завидую тебе потому что у тебя есть здоровый приступ и оригинальная работа. И это не просто второй крик одной и той же боли, ревности и свободы. Ты абсолютная оригинальная редкость.

Это “безумие” очевидно. У меня нет достаточного правилього словарного запаса, чтобы описать энергетическую атаку твоей работы. Чтобы описать твои картины, нам было бы надо придумать новый словарь и новые выражения. Первое, что производит на меня впечатление кроме стен Альтамиры, это тысячелетий застой цивилизации, перед твоими художественными произведениями. Милутин Обрадович, я считаю, что у ты родился с этим талантом, и это очевидно. Твои художественные произведения величанственные и замечательные.

Oчаровательность психологического смысла, в которых находятся мотивы картин, определяют творчество Милутина Обрадовича. Можно сказать, что экзотические мотивы связаны с мистическими, и что все они вместе поместились в совсем другой мир, который является очевидным, а также тщательно продуманным и точно сделанным. С уверенностью можно сказать, что это путешествие в удивительный мир снов, наполненное сюрреализмом, показывает чувствительность молодого художника и кроме того, оно чувствительность молодого художника и его склонность к символической абстракции и развивающимся видениям. В то же время картины показывают тенденцию к различным национальным источникам, а также имеют ряд упрощенных представлений, которые напоминают на детские рисунки – архаичные мотивы, характерные для искусства коренных народов Южной Америки, а также мотивы народного искусства балканских и ближневосточных мотивов – Орнаментальный стиль САЗ, известный композициями скручивания листьев и цветов в сочетании с животными, чаще всего птицами, лошадьми и собаками.

Мотивы, которые мы видим, художник палитрой дополняет их и даёт им особую дозу очарования и мистики. Он создёет свои художественные произведения, так что композиции приобретает в сильную структурную целостность и даёт интересную историю, в которой в какой-то момент наблюдатель уверен, что художник, тем не менее, показал какую-то другую часть, в целом на совсем другом конце мира. Представленные цвета очень хорошо вдвинуты друг в друга, и поэтому они, кажется, выходят один из другого, что дополнительно придает мистическое значение картинам Милутина Обрадовича

В этом цикле живописи Милютин Обрадович демонстрирует большую творческую энергию и красноречие в искусстве живописи с ярко выраженной визионерской силой в союзе с поэтическим и изобразительным выражением. Когда дело доходит до концепций в живописи, он создает произведение, которое последовательно следует каждому моменту его жизни и поэтического творчества.

Его картины связаны со светом, где лошадь символизирует силу, славу, величие, превосходство, красоту и верность. Обрадович одновременно и последовательно создает лошадь, объединяя реальное и нереальное, где он сознательно смешивает воображение и инстинкт, открывает свою палитру и записывает какой-то собственный поток сознания или волну воспоминаний. Ритм этих сцен и их цветных поверхностей кажется провокационным. Атмосфера находится между мечтой, реальностью, настоящим и прошлым. Он создает картины совершенно особым образом, начинает со взгляда вымышленного создателя, и превращает реальность в волшебство. Сцены на этих картинках связаны с динамикой объекта, окрашенного массивом символических отметок, более или менее читаемых сообщений. Эти сообщения и символы основаны на древних и далеких культурах (византийской, исламской, испанской), в этом цикле художник заменяет их знакомой культурой своего региона и исторической среды.

Атмосфера и содержание картин напоминают таинственные сцены. Они были нарисованы в земных тонах, от охристых и синих до белых картин в тонкой пропорции, и стали, как кажется, опознаваемым знаком этого художника. Ему также легко удаётся сохранить композиционное единство в живописи, в то время как виртуозные и извилистые движения делают поверхность динамичной. Эта живопись является метафизической проекцией всей жизни и имеет дело с линиями, которые текут как арабески с черно-белыми, синими, красными, серыми линейными ритмами, которые движутся, переворачиваются, растягиваются и растут с такой энергией, которая, как мы можем почувствовать, может выйти за пределами области картины.

Он придумал концепцию, невероятно богатую по содержанию, и таким образом достиг почти поэтического видения молчания, которое переносит нас в метафизическое пространство воспоминаний и предвкушения. Он покоряет поверхность картин терпеливым изображением, и когда мы смотрим на задний план, появляются осмысленные и смягченные формы разной тональности. Его картины принадлежат к области лирической ассоциативной абстракции, задуманной, чтобы иметь независимый ритм и игривый, они кажутся монументальными, мистическими и торжественными.

Кроме того, картины полны маленьких миров и скрытых значений, предчувствий и тайн, тесно связанных в уникальном ядре, чьи живописные ценности и графика с их многоуровневой структурой вызывают замечательные визуальные впечатления. Напоминая некоторые картины эпохи Возрождения, созданные в какой-то художественной археологии, в которой мы встречаемся с прошлыми временами, его картины были созданы с плотным линейным репертуаром тонкой утонченности с виртуозной каллиграфией выразительной интонации. Обрадович создает изумительные картины, а также богатый, плотный, полный, настоящий художественный язык, язык любви и страсти художника.

ИЗОБРАЗИТНЛЬНАЯ САГА О ПЕГАСЕ И ВДОХНОВЕНИИ

Когда работа Милутина Обрадовича (Биело Поле, 1979) рассмотрена, особенно исследована с разных точек зрения и когда её глубоко проанализировали, начиная с его дебютного появления на черногорской художественной сцене в Петроваце (2002), затем у него была презентация в Нови-Саде (2004), в Будве(2007), в городе Шабац (2008), до нынешней выставки можно сделать вывод, что это человек, который прошел долгий путь как личность и, таким образом, как художнику ему удалось определённым образом сублимировать, концептуально определять и визуально сформулировать свои начальные творческие видения искусства. После того, как он закончил обучение в городе Цетине он отправился в путь, не возвращаясь к неопределенному творческому приключению с довольно солидным художественным образованием и значительными художественными знаниями. В своих первых романтических работах между мечтой и реальностью он сопоставлял геометрические, жесткие формы с мягкими и живыми формами антропологических примеров, настаивая на тёплых цветах и ​​средиземноморской атмосфере, в которой свет просто растворял характерные контуры. Во время своего творчества Обрадович постоянно развивал свою личную парадигматику, значительно увеличивая число главных героев и явно обогащал элементы своих художественных взглядов. В то же время Обрадовича появились достижениям и начал создавать некую форму цветного структурализма. В таком созвездии нарисованная арабеска, которая, между прочим, становится лапидарным элементом, который последовательно соединяет игривые хроматические и колебательные области, в то время как теплое и характерное средиземноморское настроение остается во всех его произведниях. Культурные ценности, фактически являются местами, где воспитывались художники, это их родная страна, в которой особенно много традиций, и в которой они становятся неизменным источником вдохновения на протяжении всей своей творческой жизни.

Милутин Обрадович принадлежит этой группе творческих людей – в глубине его подсознания сохранились рассказы его дедушки, в которых особое место занимает сильный и крепкий друг человека, на котором безопасно ездили, смело ездили в битвы; который тянул и плуг и борону, и который, украшенный особым образом, тянул повозку с радостными гостями на свадьбе.

Этот гордый, торжественно украшенный Пегас- это просто мифическое существо привязывало себя ко многим предыдущим, но также и почти ко всем последним полотнам Обрадовича. Как чудесный символ мужской силы и могущества, он становится основным носителем всех его композиций как благородная физиономия головы, сильные челюсти, чувственные ноздри, чувствительные глаза или всё тело большой силы. Обрадович постоянно пишет об этой чрезвычайно вдохновляющей, изогнутой форме шеи и вытянутого черепа, который занимает две трети обрабатываемой поверхности. У него просто есть та же самая жгучая потребность, которая была у его дедушки – создать с мощным энергетическим потенциалом и с помощью различных биологических и зооморфных символов самую чудесную личную историю любви, страдания, тоски и беспокойства. Различая его нынешнюю технику живописи и анализируя технический и технологический метод Обрадовича, фактически можно выделить несколько довольно характерных этапов. На подготовленном льняном холсте Обрадович наносит быстросохнущую нейтральную пасту для моделирования, чтобы пластически оживить обработанную поверхность.

После непродолжительного высыхания он интенсивно наслаивает его красителями – хроматическим жидким желатином, который позже частично удаляет с поверхности шпателем.

На этом простоватом и хроматическом основании, ведомом многочисленным ассоциативным содержанием, а также интуитивно-рефлексивной мотивацией, Обрадович умело рисует разнообразный символический ассамбляж. Здесь представлено множество образцов птиц, цветов, а также листьев, фруктов и овощей, буквенно-цифровых знаков и зубчатых орнаментов. Кроме того, в каком-то человеческом животном общении здесь присуствуют отдельные, одиночные и, с другой стороны, парные или переплетенные гуманоидные и зооморфные миниатюрные фигуры. Можно просто почувствовать какое-то таинственное повествование. Обрадович постоянно делает хроматическое обогащение всех своих великолепных сцен частичной печатью. Используется весь регистр теплых тонов, атмосфера зрелая, и только отдельные, острые и холодные аккорды иногда издают глубокий и контрапунктивный звук. Все эти экспликации этого нынешнего, явно фигуративного и романтизированного показа в стиле барокко изобилуют почти крещендо. Каждая отдельная сцена сама по себе отражает огромное количество мощного энергетического заряда. Обрадович по-настоящему умело представляет богато окрашенный, практически украшенный центральный субстрат, в основном на более ярком фоне, но и те, что на темном, тоже кажутся мощными. В заключении можно сказать, что изобразительное творчество Милутина Обрадовича находится на высоком уровне. Можно ожидать, что его изобразительное творчество будет трансформироваться, логически развиваться и оно будет иметь дальнейшее позитивное развитие.

Доказанные факты, материальные объекты, физические переживания, чувственное восприятие, близкая нам природа, жизненное пространство в короткой повседневной реальности как преобладающий аспект бытия в мире неизбежны в жизни человека, которая задаёт нам координаты и векторы основных действий и взаимоотношений. В то же время каждый человек сталкивается с другим нематериальным и непредсказуемым измерением своего бытия, с мечтами, фантазиями, бессознательным спектром представлений, воображением и травмой, которые он не может контролировать. Сеть иррациональности, иллюзии и умственного конструирования часто находит свое привилегированное место в художественном дискурсе, независимо от того, выражается ли он в литературной, музыкальной или художественной форме. Поскольку это можно интерпретировать совершенно по-разному, это особенно заметно в художественном языке, который на протяжении веков представлял собой видение, выходящее за пределы эмпирического восприятия реальности, видение, в котором воображение создателя может быть разбавлено.

В художественном творчестве Милутина Обрадовича мы встречаемся с придуманым илюзионистическими проектами предметов, которые находятся вне границ иллюзионистских проектов тел и объектов, их общая узнаваемость и таинственность, их традиционные символические значения, взаимодействия и ассоциативные связяи. Когда мы смотрим на картины Обрадовича, и если мы смотрим на некоторые фрагменты иллюзии, которые можем определить как части более сложного целого, нам кажется, чт контексты их возникновения являются произвольными, даже в явном противоречии с установленными моделями логического восприятия. Кажется, что художник хочет установить какой-то свой их порядок, который не является транспозицией естественных отношений между вещами в материальной реальности, потому что в одно и то же время это происходит и разрушается психическим потоком, который выходит из строя и у которого нет контроля. Дихотомия Обрадовича двух сущностей также подчеркивает одновременное использование противоположных художественных речей, образных и абстрактных: мимические элементы переплетаются со знаками, перемещая линейные структуры вдоль ассоциативных частей отдельных композиций создают пустоты ужаса, поверхность картины насыщена, хаотический эффект растёт, вид переполненный лабиринтом разноцветных следов и пунктуального поиска, поверхностный пункт зашифрованного повествования. Что Обрадович показывет на своих картинах? На его картинах мы часто замечаем голову лошади с волнистой гривой, а также цветы и широко открытые глаза, как у животных, так и у людей, и всё это можно понять с точки зрения их символического значения в разных культурах. В древней мифологии лошадь является символом солнца, в искусстве эпохи Возрождения – лощадь является символом желания, в юнговском психоанализе она показывает себя бессознательной, она показывет память о мире, который преодолевает хаотические силы; цветок означает пассивный принцип, женственность, который также является архетипическим образом души, духовного центра, в то время как он является картиной души, духовным центром. Глаз является пониманием, интеллектуальным восприятием и в то же время внешним внутренним зеркалом, взглядом с сердцем. Использование этих символов иногда является преднамеренным и даже чаще инстинктивным, потому что в репрезентативных контекстах они появляются как параллели, элементы головоломки, азартные игры в созвездиях сновидений.

Картины Обрадовича подчёркивают их энергетический заряд гораздо больше, чем архетипическая или скрытая символика, нарушение захвата поверхности изображения, которое кажется слишком маленьким в отдельных картинах. Оно может быть поглощено всем тем, что воображал художник: естественная и хроматическая насыщенность находятся в творческом проявлении взаимно диалектически переплетаются, а в качестве тезиса и антитезиса порождают синтетическое сосуществование их семантических противоречий и морфологической непредсказуемости. С этой точки зрения, это по сути гибридная картина, которая возбуждает зрителя всегда разными идентификационными подсказками и держит его в неопределенности, и не показывает какой тип сообщения фактически скрыт в них.

Если мы считаем, что «картина является руиной, которая строится», это, безусловно, относится к творческим работам Обрадовича. Их структурные части постоянно находятся на грани разрушения, и художник всегда находит что-то, что их поддерживает, ставит новый знак в композиции или при динамическом мазке кисти указывает на структурный переход в другое измерение.Вопрос формы сначала ставится на уровень деконструкции перспективной парадигмы, , чтобы потом вернуться к противоположной перспективе, известной нам из византийской традиции, или, что ещё более очевидно, к архаичному выравниванию типа иконы, где моделирование, дающее иллюзию телу, сводится на минимум, иерархия планов не существует, все находится в одной плоскости, фоны не имеют семантического значения.Вопрос, почему вещи такие, а не разные, которые появились в древних мифах о сотворении, о первородном грехе и изгнании из рая, долгое время являлся темой философских и художественных проблем, современная антропология её разрабатывает в наше время и снова понимает, что это необъяснимо, то есть её правда относительна, и что она зависит от исходных обстоятельств и герменевтических подходов. Милутин Обрадович пытается выяснить, как он видит себя в живописи, оставляя зрителям возможность найти свои ответы в многочисленных картинах. Вдали от холодной диагностики любой фантасмагорической описательности Дали или Боша возникает микрокосмос характера и движений, который знакомит нас с гармонией света и тьмы как взаимодополняющих частей генезиса видимого. Стратегии показа Обрадовича являются гибридно-ориентированными в их среднем состоянии сознания о реальности, прежде чем эта реальность материализуется.